«Я его бешеный фанат, как и многие другие, кому довелось прочитать очерк в двух частях под названием «Игры с Доктором», опубликованный в журнале New Yorker в 1992 году. Это эссе можно считать литературной вехой, ибо в нем автор впервые превратил повествование о сёрфинге в настоящий литературный жанр. Все предыдущие прозаические и кинематографические потуги отличались поверхностностью с разным градусом безвкусицы. Я был в восторге, прочитав «Игры с Доктором», да и не только я один. Те из нас, кто вырос стоя на бордах, ощутили тесную связь с персонажами Финнегана, а те, кто привык с брезгливостью смотреть на едва заретушированный маркетинг, были рады наконец-то услышать голос настоящего литератора.
В 1997 мой старый друг Питер Спейсек серфил со мной в декабре в Санта-Барбаре, куда он сбежал из студеного Лонг-Айленда. Я упомянул статью Финнегана в New Yorker и принялся ее нахваливать. «Это же было так шикарно! Я попробую ему отписаться и высказать все, что думаю!». Спейсек лишь усмехнулся: «Да знаю я Билла. Мы собираемся вместе кататься через пару недель. Давай с нами, а заодно и поболтаете». Этот поворот событий привел к тому, что я провел два дня в беседе с Финнеганом, пока мы жили вместе и катались до изнеможения в водах вокруг далекого атлантического острова. У меня была возможность ознакомиться с другими его статьями и книгами, и я горел желанием расспросить его обо всем. Он пожил в Африке (как и я), катался в Фиджи (и я тоже), учился в Университете Калифорнии в Санта-Круз (опять совпадение) – в общем, у нас было много общего, и я с наслаждением делился и сравнивал.
На меня произвела огромное впечатление его выработанная привычка проверять любые факты, даже такую мелочь, как направления, полученные у сельской девчонки на поселковой дороге. Многие моменты достойны упоминания, но наиболее запоминающимся стал вечер, когда мы наедине друг с другом сёрфили по наиболее большому и опасному участку. Когда солнце скрылось за горизонтом, нам предстоял долгий километровый заплыв к рыбацкой деревне, где проходила дорога. Мы ушли глубже в море, чтобы нас не вынесло на рифы или не унесло течением вдоль берега, а затем вошли в неторопливый ритм, позволявший нам свободно общаться и одновременно близиться к цели. Я прекрасно осознавал, что напротив мерцающих вдали огней рыбацкой деревушки во мгле таял безграничный Атлантический океан, но не испытывал по этому поводу никаких забот. Мы просто шлепали по воде и болтали в сумерках, пока, сами того не заметив, не выбрались на скользкую каменистую набережную.
В 50-х, когда я был еще мальчишкой, мой отец подрабатывал спасателем на пляжах Лонг-Бич, еще будучи студентом. Помимо профессиональных спасателей, среди его коллег можно было натолкнуться на разношерстную толпу джаз-музыкантов, художников, поэтов-битников, сёрферов и других представителей общества, не вписывающихся в серую массу. Их спасательская деятельность была окружена некоей романтичной аурой, и я помню их размышления вслух о том, как вписать эту романтику в повесть, картину или песню. Общей консенсус гласил «Забей!», ибо никто не представлял, как донести суть момента до зрителя, слушателя или читателя. Уж слишком сложно было передать все величие звука, света, запаха и природных сил. Этот вопрос оставался со мной долгое время, и я частенько задавал его себе, думая о сёрфинге. Каждый раз я разочаровывался в ответах, пока не натолкнулся на работы Финнегана, вселившие в меня надежду.
В своих новых мемуарах под названием «Варварские дни: история одного сёрфера» Финнеган не скрывает того факта, что «практически все описанное невозможно точно передать словами, и никакое красноречие тут не поможет». И все же, какой у писателя может быть выбор? Раз за разом выстраивая в цепочку предложения, со временем охватывающие всю планету, он пытается честно и откровенно донести свой опыт до читателя, переплетая собственное восприятие с неумолимыми фактами. Если литературный язык и не может выразить всю глубину повествования, то это не вина автора. Будучи профессиональным журналистом, он обязан разжевывать тему даже непосвященному читателю, чему и служат такие пассажи, как объяснение загадочных способов, с помощью которых сёрферы оценивают и описывают высоту волн. Но когда он не оперирует сухими фактами, его перо излагает собственные воспоминания с немалой толикой лирики. Его самоанализ красноречив и откровенен, объясняя необъяснимое лучше, чем кто-либо когда-либо.
Сёрфинг – глубоко эгоистичное увлечение. Словарь сёрферов так и кишит словечками в превосходной степени. Опытные сёрферы быстро превращаются в «легенд», потому что их молодость была «эпичной». Красивая волна в глазах сёрфера превращается в «классическую». В любом местечке, облюбованном сёрферами, можно найти смесь из нарциссистов и социопатов. Повальное бахвальство никого не смущает несмотря на то, что среднестатистический серфер совершенно не способен к трезвой самооценке. Здесь и кроются некоторые недостатки, ставшие для меня ложкой дегтя в литературной бочке меда. Тем не менее, самым парадоксальным образом Финнеган сумел написать мемуары, не выставляя себя на посмешище. Мне думается, что тому две причины: во-первых, ему не занимать журналистского опыта. Он провел долгие годы, тренируя навык присутствия на сцене без участия в спектакле. А во-вторых, «Варварские дни» – описание взаимосвязанных историй и отношений между персонажами. Это не портрет Финнегана как такового на фоне друзей и знакомых, а общий пейзаж, в котором присутствует и он, что куда более интересно, чем простая зарисовка себя любимого. Динамика повествования достигает пика тогда, когда ему приходится иметь дело с другими людьми, а в основе его историй о сёрфинге лежат взаимоотношения с конкретными персонажами, наполняющими автора энергией и помогающими сформировать его собственный облик. Я более чем уверен, что без этих персонажей его собственная сёрферская судьба была бы куда менее успешной и замечательной, но кто знает? В любом случае эта книга преподает жизненный урок: выбирайте своих друзей с умом, и ваши приключения принесут вам славу и удачу.
Наше общение с Биллом напрямую было недолгим, но я всегда следил за его работами в дальнейшем. С нетерпением я листал каждый выпуск New Yorker в поисках его колонки, однажды натолкнувшись на упоминание о его планах по написанию мемуаров о своей жизни в качестве сёрфера. Сразу же я был уверен в том, что его начинание превратится в прекрасную литературную работу и своего рода краеугольный камень нового жанра. Прочитав книгу, я получил исчерпывающие ответы на все те вопросы, которые не успел задать ему с глазу на глаз. Мои собственные надежды на сёрферский литературный жанр пережили возрождение. Что же касается попыток объяснить необъяснимое, то я больше не расстраиваюсь из-за формы изложения – «Варварские дни» можно считать легендарной, эпической классикой.